Дорога домой началась с мытарств в метро, где я всех возненавидела за мой тяжеленный чемодан, а мужиков, толкавшихся на лестницах и смевших глядеть после как на ополоумевшую, мысленно прокляла до праправнуков и предала анафеме.
В переходе с Арбатской на встречном эскалаторе спускался коротко стриженный (бесконечно стремящийся к лысому) мужчина средних лет, сверкавший улыбкой до ушей. Он вертел головой, как болванчик, стараясь уцепиться за лица прохожих выпученными голубыми глазами. Издалека казалось, будто он жаждал подарить незнакомым людям частичку добра неприветливым хмурым утром, а поравнявшись с ним, я с удивлением отметила довольно активные движения губ: сквозь стиснутые зубы мужчина что-то горячо нашёптывал. В общем гуле ничего было не разобрать, бормотание мужчины больше напоминало плохо настроенную радио-волну, как вдруг в потоке шипящих звуков отчётливо раздалось "ВЛАГАЛИЩЕ". К тому, как одно-единственное слово меняет отношение.
В поезде меня два дня пытали поистине адским пеклом, а на третий день я проснулась в пустом вагоне, натурально пустом, однако насладиться тишиной, покоем и относительной прохладой мне не довелось: проводники врубили на полную дисочек с песнями сомнительного содержания, среди которых смутно припоминаю нечто про жу-жу-жу-жалило-жужжало, композицию, посвящённую женщине со славным именем Кончитта, а также жутчайший ремикс на "В лесу родилась ёлочка", донельзя своевременный и актуальный.
Из приятного. Контакты с соседями свелись к следующим диалогам:
— А вы скоро выходите?
— Нет. Просто сна нет.
— Что-что?
— Сна нет.
— Девушка, он ведь храпел?
— Да, храпел.
По приезде в качестве успокоительного приняла кота на коленки.
В переходе с Арбатской на встречном эскалаторе спускался коротко стриженный (бесконечно стремящийся к лысому) мужчина средних лет, сверкавший улыбкой до ушей. Он вертел головой, как болванчик, стараясь уцепиться за лица прохожих выпученными голубыми глазами. Издалека казалось, будто он жаждал подарить незнакомым людям частичку добра неприветливым хмурым утром, а поравнявшись с ним, я с удивлением отметила довольно активные движения губ: сквозь стиснутые зубы мужчина что-то горячо нашёптывал. В общем гуле ничего было не разобрать, бормотание мужчины больше напоминало плохо настроенную радио-волну, как вдруг в потоке шипящих звуков отчётливо раздалось "ВЛАГАЛИЩЕ". К тому, как одно-единственное слово меняет отношение.
В поезде меня два дня пытали поистине адским пеклом, а на третий день я проснулась в пустом вагоне, натурально пустом, однако насладиться тишиной, покоем и относительной прохладой мне не довелось: проводники врубили на полную дисочек с песнями сомнительного содержания, среди которых смутно припоминаю нечто про жу-жу-жу-жалило-жужжало, композицию, посвящённую женщине со славным именем Кончитта, а также жутчайший ремикс на "В лесу родилась ёлочка", донельзя своевременный и актуальный.
Из приятного. Контакты с соседями свелись к следующим диалогам:
— А вы скоро выходите?
— Нет. Просто сна нет.
— Что-что?
— Сна нет.
— Девушка, он ведь храпел?
— Да, храпел.
По приезде в качестве успокоительного приняла кота на коленки.